|
|
Эзоп: «Я хочу свободы. Я выбираю наказание свободных.
Прочь с дороги! Где ваша пропасть для свободных людей?!»
Г. Фигейредо «Лиса и виноград»
«Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». Верная и блестяще выраженная мысль, но это сказано о человеке, а если ты робот, изготовленный на заводе, т. е. у тебя нет души, и живёшь ты всю жизнь в качестве универсального слуги в одной очень хорошей семье, а ещё у тебя имеются некоторые не очень существенные нарушения позитронных связей в мозгу (ты исключение из правила, брак, случайно пропущенный ОТК), то у тебя может возникнуть непреодолимое желание стать человеком. Мечта стать равным создателю заслуживает уважения, хотя поначалу такая цель может показаться туманным недостижимым идеалом, путь к которому представляется однако же чем-то реальным и проходящим через статус свободного робота. Что не менее туманно, поскольку любой робот в сущности оружие, и если оно попадёт в неправильные руки, это может закончиться непредсказуемым образом. Но даже встреча со шпаной, едва не закончившаяся трагически, не останавливает Эндрю, мозги которого, как сказано выше, устроены не в полном соответствии со стандартами компании-производителя. На суде Эндрю незаметно для читателя (но не для Автора, конечно) нарушает второй закон роботехники, отвечая вопросом на вопрос прокурора. Второй закон предписывает роботу исполнять приказы человека, не противоречащие первому закону, а вопрос должен восприниматься роботом, как приказ отвечать. Но судья тоже не в ладах со здравым смыслом. В чеканной формулировке «нельзя отказывать в свободе тому, кто обладает сознанием, развитым в степени достаточной, чтобы воспринимать понятие свободы и желать её» пропущено слово роботу (правильно было бы в чуть более стилистически грамотной редакции — «... в свободе роботу, обладающему сознанием...»). Пропущено с целью недопущения неудобного прецедента, а в результате придётся выпустить не только всех заключённых из тюрем, но и всех зверей из зоопарков. Ведь понятие свободы воспринимается любым высокоорганизованным сознанием, а физиология в этом случае права голоса не имеет, т. е. неважно, какой частью мозга живое существо воспринимает понятие свободы. Может быть Автор и понимал, что приведённая выше формулировка не совсем удачна, но вот содержащегося в сцене суда очевидного юмора он наверняка не замечал, как не замечает его никто (ни судья, ни прокурор, ни читатели). А стоило бы представить эту картину маслом — на скамье сидит железная фигура с железным же лицом, абсолютно не одетая (Эндрю начал одеваться значительно позже, после смерти Сэра) и говорит голосом чисто человеческого тембра, поразившим судью (и, вероятно, не только его). Чего тут больше — смешного или страшного, определить трудно.
Нарушение второго закона случается в дальнейшем ещё раз. Но иначе невозможно было реализовать главную идею рассказа, к которой я ещё вернусь. А происходит это нарушение в момент визита Эндрю к роботу-хирургу (управляемому из единого центра, общего для всех земных роботов — очень интересный, неожиданный футурологический прогноз). Эндрю уже андроид, способный принимать пищу и избавляться от шлаков абсолютно человеческим способом.* Итак, Эндрю сообщает хирургу, что он тоже робот и приказывает ему сделать операцию, которая вскоре приведёт к его (Эндрю) смерти. Первый закон отключён (оба роботы), но согласно второму робот должен исполнять приказы человека, а приказы другого робота нуждаются в предварительном санкционировании человеком, в противном случае могут произойти неконтролируемые человеком происшествия. Всё решает, как сказано в рассказе, категоричность тона Эндрю и его внешний вид («совсем как человек»), но это настолько неубедительно, что даже не подлежит обсуждению. На роботов подобные, внелогические, факторы действовать категорически не могут.
У Азимова роботы нарушают законы роботехники не только в этом рассказе. Так что приём не новый, но ради хорошей идеи можно и поступиться принципами. Бывший раб Эзоп выбирает свободу и пропасть, бывший робот Эндрю Мартин выбирает свою «пропасть», но добивается исполнения своей мечты — становится человеком де юре. Мне понятен этот, не побоюсь этого слова, подвиг. Но я-то человек и с этой колокольни дело мне представляется не столь бесспорным. Вспоминая очень известную сентенцию, часто звучащую с различных сцен мира на всех языках — люди это порождение крокодилов, — я бы предложил Эндрю Мартину другой путь. У него хватило бы времени, чтобы убедить всех людей (для начала мировое правительство) заменить нейронные органические недолговечные мозги позитронными (фирма возражать не будет — прибыль гигантская), чтобы никто не ощущал свою ущербность по сравнению с Эндрю и чтобы все стали бессмертными. Пусть почти, нельзя же превратиться в богов.
В чём, кроме названия, главное отличие повести (чуть меньше 50 страниц) Азимова от совместного с Сильвербергом романа "Позитронный человек" (чуть больше 220 страниц)? Тут не обойтись без цитирования. Вот что говорит глава научно-технической комиссии Чи Ли-Цинь Эндрю при их первой встрече: "Я сочувствую вашему желанию получить полные человеческие права. История знала времена, когда сегменты населения Земли боролись за полные человеческие права. Однако какие, собственно, права вам требуются сверх тех, которыми вы уже пользуетесь?". А вот та же сцена в романе. Чи Ли Синг (из китаянки эта дама превратилась в индианку?) произносит следующий монолог: "Я сочувствую вашему желанию получить все права человека. Как вам известно, вероятно, в нашей истории существовали периоды, когда значительная часть населения была лишена прав человека, и эти люди яростно сражались, чтобы получить их, и в итоге победили. Но до обретения свободы эти народы страдали под бременем различных деспотий. А вы, со своей стороны, пользуетесь успехом, достигли многих наград и почестей. Полагаю, вам очень многие завидуют. Так, пожалуйста, расскажите мне, каких ещё прав вы ищете, кроме тех, что уже есть у вас?". И так везде. Например, авторское представление мадам Чи в повести занимает пять строк в начале 18 главы, а в романе тринадцать строк в начале 19 главы, причём это представление не кажется излишне многословным, в то время, как оно же в повести кажется неоправданно кратким, ведь эта женщина сыграла огромную роль в судьбе Эндрю. Глава 21 в повести заканчивается фразой: "И к собственному удивлению, Ли-Цинь тихо заплакала." В романе Ли Синг "вдруг тихо заплакала" в конце главы 23. Между этими сценами как в повести, так и в романе проходит много лет, но в романе сцены разделены без малого тридцатью страницами, а в повести страниц между ними всего семь.
Особенно впечатляет сцена суда, полностью переработанная. В повести она целиком в седьмой главе, занимающей полторы страницы. В романе это 14 страниц девятой главы, и это настоящий шедевр, куда, кроме выступления Маленькой Мисс (намного более содержательного) включены отлично написанные речи оратора от региональной Федерации труда и адвоката. Здесь, в романе, гораздо доходчивее объясняется читателю, какой трудный процесс выиграла мисс Чарни.
И последнее многозначительное сравнение — в повести 23 главы (слово "глава" в переводе И. Гуровой отсутствует), а в романе (перевод Б. Клюевой) глав 25, и они названы главами, поскольку они достаточно велики, за исключением главы 25, которая в сущности является эпилогом.
Объяснить более толково, почему совместное произведение двух выдающихся мастеров я ставлю намного выше повести (при формально равной оценке), — задача в пределах одной небольшой статьи нерешаемая. Но "намёк" понятен — роман вовсе не выглядит искусственно затянутым, он хорошо написан (качество переводов романа и повести, на мой взгляд, высокое и позволяет адекватно судить об оригиналах), и читать его мне было интересно, несмотря на недавнее знакомство с повестью Азимова.
Вообще, это очень хорошо, что Азимов согласился на переделку трёх своих лучших т. н. коротких форм (две другие — "Приход ночи" и "Безобразный малыш") в крупные формы. Получились три замечательных романа, в сравнении с которыми первоисточники кажутся их суховатыми краткими изложениями. К сожалению, все три романа издаются мало, а приобретение сборника издательства "МДФ" требует некоторого ухудшения качества питания. Слава богу, не надолго.
*) В его планы входило и органическое протезирование половых органов («В той мере, в какой они отвечают моему плану»). Возможно, Эндрю к моменту последней операции стал уже в общем таким же созданием, каким была симпатичная жена Гэри Селдона андроид Дорс (Азимов «Путь к Академии»), отличавшаяся от обычной женщины разве только силой, скоростью реакции и весом.